Какими тайнами владел неизвестный скульптор, или это был плод моего больного воображения, но две кариатиды, украшающие фронтон старинного здания, связывались в моем сознании именно с этими существами из легенд, изучению которых я посвятил большую часть своей сознательной жизни. Но здесь, у призрачных статуй, окутанных туманом, я не был больше ученым. Что-то древнее, темное, древнее самого города, медленно поднималось из глубин сознания, постепенно затопляя все существо, как поднимается над рекой туман, расползаясь по городским улицам...

- Стоят... - задумчиво пробормотал я, плотнее запахивая на себе куртку. И сзади, как эхо, мне откликнулся легкий вздох. Я обернулся и увидел ее.

Она стояла рядом и завороженно смотрела на статуи. Моросило, и мелкие капли тускло мерцали на выбившейся из-под капюшона прядке волос. Она повернулась ко мне, и ее лицо, странно одухотворенное, в обрамлении легкой пепельной пряди и старомодного, ниспадающего на плечи капюшона короткого серого плащика вразлет, показалось мне лицом из другого века, когда над рекой стояли рыцарские замки, а площадь перед ратушей служила местом для турниров, - впечатление, которого не могли разрушить даже узкие джинсы и черные "лодочки" без каблуков. Она кивнула мне, и легкая улыбка на ее лице была не больше, чем долг вежливости случайному встречному.

- Какие... - она помолчала, напряженно подбирая нужное слово, но так и не нашла. - Откуда они?

- Никто не знает, - ответил я. И, помолчав, добавил. - Вы, наверное, студентка? Я никогда не видел вас раньше...

- Я здесь живу, - сказала она. - Недалеко... возле набережной.

- И бродите одна в темноте по улицам?

Она подняла на меня мерцающие темные глаза, и я смутился, поняв, что сморозил что-то не то. Дурацкая уловка заштатного ухажера...

- Я люблю сумерки, - сказала она. - И туман...

- В таком случае наши вкусы совпадают. Если вы не против, давайте пройдемся. Холодно... - И неожиданно для самого себя я начал рассказывать ей о городе, его улицах и домах, мимо которых мы шли, и о таинственных духах реки и тумана из сказок и преданий этой местности, странно напоминающих западноевропейские сказания об эльфах и русалках. Она слушала, не перебивая, весь этот бред, и опомнился я только тогда, когда окончательно продрог.

- Вы, наверное, уже замерзли? - спросил я, чувствуя укол совести. Она улыбнулась, и глаза ее насмешливо заблестели.

- Я - нет. А вот вы, по-моему, да.

-Что верно, то верно, - признался я. - Кажется, самое время выпить чашечку кофе. Если не ошибаюсь, это где-то рядом...

На этой улице было мое любимое кафе "У камина", в котором, единственном в городе, действительно был настоящий камин, а точнее, старинный очаг, где еще сохранились закопченные стойки для вертелов, на которых в незапамятные времена жарились целые бараньи туши. И мы зашли туда, и взяли по чашечке крепчайшего кофе и по порции дымящегося глинтвейна, восхитительно пахнущего гвоздикой и местными душистыми травами. В углу сидели несколько студентов, которые сперва с неприкрытым интересом уставились на мою спутницу, но тут же забыли о нас, поглощенные своей компанией; а у стойки - известный в городе слепой с лохматым колли-поводырем. Старик ел цыпленка, а остатки отправлял лежащей у его ног собаке, которая с хрустом разгрызала мягкие косточки. И мы пили кофе и глинтвейн, и взяли еще, и я продолжал говорить, а она слушала, улыбалась и кивала, и язычки пламени плясали в очаге, отражаясь в глубине ее зрачков, и взгляд ее, обращенный мимо, напоминал о кариатидах со старинного здания. И тогда я еще не понял, насколько верным было это сравнение.

...Кафе мы покинули далеко за полночь, когда в камине, просвечивая изнутри закатным блеском, дотлевали припорошенные пеплом угли, а хозяин, нарочито громко покашливая, в который раз принялся протирать и без того отдраенную до блеска стойку и звенеть ключами. Извинившись перед хозяином, мы вышли. Фонари тусклыми маячками тонули во влажной мороси. Дойдя до набережной, она остановилась, повернувшись ко мне.

- Ну вот, - сказала она. - Здесь недалеко, не надо меня провожать...

- Но... - заикнулся я, двинувшись было за ней, но она, отстранив меня мягким жестом, улыбнулась и быстро зашагала вдоль набережной. Но, дойдя до фонаря, вдруг обернулась (капли дождя снова блеснули на выбившейся из-под капюшона пряди), помахала рукой и исчезла в тумане. И я с внезапной тоской вдруг вспомнил, что даже не узнал имени той, что так неожиданно и случайно разделила мое вечернее одиночество...

На следующий день, усевшись, как обычно, за машинку, я смог написать всего лишь несколько строк, да и те, перечитав, скомкал и швырнул в корзину. Захлопнув за собой дверь, я сбежал по лестнице и с головой окунулся в туманную морось.

Она стояла на прежнем месте, у здания с кариатидами. Увидев меня, она не удивилась и улыбнулась прежней отрешенной улыбкой.

- А, это вы, - сказала она. - Помните, вы вчера говорили о доме... ну том, с грифонами, где жила княгиня? Вы мне его покажете?..

Так начинался этот странный роман. Вечерами мы вдвоем отправлялись бродить по городу, подолгу задерживаясь в узких туманных переулках, и на старинных мостиках, облокотившись о чугунные перила, слушали шепот воды. Иногда заходили ко мне домой. Она сбрасывала туфли и забиралась с ногами в кресло. Ее прохладные ступни пахли речной свежестью. Я заваривал свой любимый чай "Старый граф" и читал ей вслух отрывки из будущей книги и записи из разбухших и потрепанных полевых блокнотов. Ее развлекали, а иногда и забавляли эти былички о полупризрачных существах, появляющихся и исчезающих вместе с туманом, и нередко она просто повергала меня в замешательство неожиданными вопросами и комментариями. В ответ я смеялся и говорил, что ей, наверное, лучше знать.

Ее звали Альбина. Сейчас, вспоминая те краткие месяцы нашей близости, я понимаю, что это было единственным, что я знал о ней: она не рассказывала, а я не считал нужным расспрашивать. Трудно было и определить ее возраст: тогда, в свете масляных фонарей, она показалась мне очень юной, но позже я понял, что впечатление могло оказаться обманчивым: ей могло быть лет восемнадцать, а могло - и за тридцать.

- Сколько тебе лет, Альбина? - спросил я однажды, не выдержав. Она тихо засмеялась, на мгновение взглянув мне прямо в глаза.

- Но... разве женщину об этом спрашивают?

- Я иногда думаю, женщина ли ты, Альбина? Ты - призрак, ты сон, ты миф, бесплотный дух, рожденный туманом...

- Бесплотный, говоришь?.. - смеялась Альбина, обнимая меня.

Иногда она оставалась со мной на ночь, но каждый раз, проснувшись наутро, я не находил ее рядом и никогда не слышал, как она уходила. Но чаще посреди разговора она вдруг поднималась и брала с вешалки свой плащ.

- Ну, мне пора. Не провожай меня.

Я пытался протестовать и порывался выйти вслед за ней, но она в ответ лишь целовала меня и мягко выскальзывала из объятий.

- Ничего со мной не случится, милый. Жди меня, когда ляжет туман...

Я ждал, и она приходила. И нам снова было хорошо вместе. Но часто, в сухие и погожие вечера, когда ветер разгонял туман, и в ясном вечернем небе проглядывали звезды, волной накатывал страх: мне казалось, что она не придет уже никогда. Я гнал от себя эти мысли, но они снова возвращались, и тогда я не находил себе места, рисуя в воображении все новые страшные картины: Альбина заболела и лежит где-нибудь одна в пустой квартире, а может быть, переходя площадь в тумане, попала под трамвай или... А может, она просто разлюбила меня, встретила другого и больше не вернется?

- Где я могу найти тебя, Альбина? - однажды спросил я ее после особенно долгой отлучки, когда мы сидели, обнявшись, на диване, и ее голова покоилась у меня на плече. Она счастливо засмеялась, взглянув мне в лицо сквозь рассыпанные волосы.

- Зачем же меня искать? Я здесь, рядом.

- Мне иногда кажется, что ты больше не придешь. Однажды исчезнешь, и я никогда тебя не увижу...

- Глупый! Я всегда буду приходить к тебе...

- Но почему, почему ты не можешь остаться со мной навсегда? - шептал я. - Быть может, у тебя есть муж, ребенок? А может, твои родители не хотят, чтобы мы встречались?

- Нет, они не против.

- Но тогда почему?

Альбина молчала.

- Разве нам плохо с тобой? - спросила она однажды, когда я в очередной раз пристал к ней с расспросами.

- Нет. Но я хочу, чтобы мы всегда были вместе. Я люблю тебя, Альбина! Я хочу жениться на тебе!..

- Но я и так твоя жена, - шептала она, и я вновь замолкал, покоряясь ее гибкому телу и нежным, умным губам. А утром, проснувшись, с тупым отчаянием смотрел на остывшую вмятину на подушке, еще хранившей запах ночи и речной воды.

- А что ты скажешь, если я однажды возьму и выслежу тебя? - спросил я как-то полушутя. Она сидела, свернувшись, по своему обыкновению, в кресле, и листала большое иллюстрированное издание "Мабиногиона", которое я привез из Англии. - Просто пойду за тобой и узнаю, куда ты уходишь...

Она опустила книгу на колени и посмотрела на меня, как на призрак.

- Не надо, пожалуйста, этого делать...

- Это такая тайна? - спросил я, почему-то вдруг испугавшись и пытаясь обратить все в шутку. - Может быть, у тебя тоже спрятана где-нибудь лягушачья шкурка?

- Что? - она засмеялась и удивленно вскинула брови. - Какая еще шкурка?

- Я думал, ты знаешь... Очень известная сказка. Один человек женился на девушке, которую злая колдунья превратила в лягушку. То есть, днем она была лягушкой, а ночью сбрасывала шкурку и приходила к нему в облике прекрасной царевны. И вот однажды он сжег лягушачью шкурку, чтобы его любимая осталась с ним навсегда...

- И что же было дальше?

Я прикусил язык.

- Но ведь это не так все просто, - терпеливо заговорила Альбина, коснувшись моей руки. - Даже в сказках не бывает бессмысленных запретов...

- Ну да, конечно, - не сдавался я. - Остатки древних табу, тайная магия... В любом труде по мифологии...

- При чем тут мифология? Понимаешь, дело в том, веришь ли ты мне или нет... - ее глаза стали совсем как у ребенка, который вот-вот расплачется. - Пойми, я и так делаю все, чтобы остаться с тобой. Так помоги же мне, не требуй от меня большего, чем я могу дать...

Ее губы задрожали. Я опустился на пол у кресла и взял ее ладони в свои.

- Я понимаю. Прости, я, наверное, совсем спятил... Но я... не могу

так больше...

Я не лгал. Мне хотелось закричать, схватить ее, стиснуть в объятиях и сказать ей, что я не могу больше просыпаться, не находя ее рядом, не могу вздрагивать от каждого телефонного звонка, терзаясь неизвестностью во время ее долгих исчезновений, когда домашние стены смыкаются вокруг, как своды тюрьмы. Не могу без ее шелестящего смеха и волос, мягких, как вода, без гибких рук, обнаженных по локоть, когда она вскидывала их излюбленным жестом, освобождая предплечья из пушистых рукавов свитера (она всегда носила джинсы и свободные свитера). Без этих глаз, смотрящих сквозь меня отсутствующим взглядом каменной кариатиды... Но я еще не знал, как ошибался, переоценивая свое страдание. Так в детстве мы боимся уколов и разбитых коленок, не зная, что в мире есть боль куда страшнее...

Наверное, я и в самом деле сошел с ума. Я жил с предчувствием беды, и я сам ее накликал. Я пил весь вечер крепкий черный кофе и долго лежал без сна в темноте, чувствуя на плече дыхание своей возлюбленной, и думал о том, что никогда больше не отпущу ее от себя.

Должно быть, я задремал или уснул ненадолго, но слабый щелчок осторожно захлопнутой двери выбросил меня из сна, электрическим током отдавшись в каждой клеточке тела. Светало, и холодные предутренние сумерки тускло сочились сквозь задернутые гардины. Внизу хлопнула дверь подъезда. Я бросился к окну. Стоя за прозрачной тюлевой занавеской, я смотрел, как от меня уходит моя любимая. Потом торопливо оделся и выбежал следом.

Я шел за ней до самой набережной. Ветер разгонял туман, и белесые клочья проносились сквозь меня, как призраки, сливаясь, клубясь и вновь распадаясь. Туман сегодня не был моим союзником. Я предал его, и он платил мне тем же, безжалостно срывая покровы с пустынных улиц, и я, как шпион в дурном детективе, мучаясь и презирая себя, двигался короткими перебежками от переулка к переулку; но она так и не обернулась.

Я свернул на набережную и оказался словно в густом молоке. Ветер дул в сторону реки, и казалось, что весь туман, что поднимался вчера вечером с поверхности воды, стекается обратно в речное лоно. Словно возвращались домой призрачные дочери тумана, спеша истечь над водой прохладной моросью, раствориться в темных волнах, пока взошедшее солнце не исторгнет легким паром их сущность, высушив до капли бестелесную влагу. Я не считал себя склонным к мистике, но выглядело это жутковато, и я почувствовал озноб, как тогда, у здания с кариатидами, где впервые встретил Альбину.

Я потерял ее из виду и заметался в тумане, пока внезапно не увидел ее совсем близко. Она стояла спиной ко мне, опершись ладонями на парапет. На какой-то миг мне вдруг показалось, что она сейчас исчезнет, распавшись на белые туманные клочья, и я невольно сделал движение вперед, подавив возглас. Но она услышала и обернулась. Несколько мгновений мы молча смотрели друг другу в глаза.

- Ты следил за мной, - не то вопросительно, не то утвердительно произнесла она, и в голосе ее я не услышал ни гнева, ни осуждения. Только боль и безграничное отчаяние. Горела, корежилась в пламени лягушачья шкурка, пеплом рассыпаясь в ладонях... Я бросился к ней.

- Альбина, постой!.. Альбина, я люблю тебя! Послушай!..

- Ты следил за мной, - повторила она и сделала шаг назад. Я схватил ее за рукав, но рука провалилась в пустоту. Я разжал пальцы. На ладони медленно таял белый прозрачный завиток. Ветер разгонял туман, а Альбины нигде не было.

...Когда на горбатых мостиках зажигаются древние масляные фонари в тяжелой кованой оправе, и вечерний туман, переполняя русло реки, расползается по узким улицам и мощеным булыжником площадям, где бегают, звеня и дребезжа на стыках, допотопные трамвайчики с изящно изогнутой дугой, я выхожу из дома и допоздна брожу по городу, подолгу задерживаясь в сумрачных переулках, и, перегнувшись через парапет набережной, слушаю шепот воды. И когда, остановившись у знакомого здания, я долго вглядываюсь в каменные лица туманных дев, пытаясь разгадать их непостижимую загадку, мне чудится иногда, что позади меня застыл знакомый силуэт в коротком сером плащике с капюшоном.

Где ты, Альбина? Исчезла ли ты вместе с туманом, вернувшись в свой таинственный мир, или просто убежала от меня по набережной, я не перестаю надеяться, что когда-нибудь встречу тебя в своих ночных странствиях. И быть может, когда-нибудь ты сумеешь простить меня...

Ведь в сказках всегда дается шанс исправить ошибку...