Один знакомый, которого я случайно встретила на “Груше”, посетовал, что на фестивале становится всё меньше и меньше собственно бардовской песни: и без того у костров только и слышишь, что Цоя или “Гражданскую оборону”, а теперь вот и Шевчук поёт на Гитаре (хотя против самого Шевчука мой знакомый ничего не имел)... Лично мне рок-культура ближе, чем “каэспешная” классика, - но разговор этот в очередной раз навёл меня на мысль, не раз приходившую мне в голову во время фестиваля. О том, что Грушинских должно быть как минимум два. Для разных людей.

Грушинский - это место, где встречаются люди, с которыми ты, может быть, не увидишься нигде; вечная точка свиданий “на том же месте в тот же час”, вроде знаменитого фонтана в ГУМе. Подобие средневекового карнавала во всём его блеске и амбивалентности (почти по Бахтину), где можно на какое-то время забыть о своей обыденной роли и погрузиться в беззаботный мир детства, веселья и фантазии, мир, где дозволено всё, что кажется невозможным в безумном цивилизованном мире. Можно явиться на пресс-конференцию босиком и в лохмотьях хулиганских расцветок, можно разрисовать себе лицо яркими цветами и райскими птицами. Можно проснуться утром, разбуженным выступающими на ближайшей эстраде “Ивасями” или “ГрАссмейстером”, и слушать их в приятном полусне, лёжа у себя в палатке. Можно валяться на траве, зарываться в песок и ваять из него замки и фигуры обнажённых дамочек. Можно плясать, петь, свистеть, хлопать в ладоши, размахивать фонариками и зажигалками, пускать воздушных змеев, дудеть в берестяные дудочки, валять дурака, бить баклуши, болтать ногами в воздухе, съезжать после дождя на пятой точке по склону, покрытому слоем сметанообразной грязи... Можно...

В этой статье не будет традиционных слов о грушинском братстве, и не потому, что автора оставляют равнодушным чувства людей, стоящих у истоков фестиваля, созданного ими как живой памятник замечательному человеку Валерию Грушину. Просто - к добру или худу - за долгие годы существования фестиваль перерос свои рамки; перерос он и рамки собственно фестиваля авторской песни. О том, что происходило ночью в первые выходные июля на Горе и на Гитаре, писали много и хорошо. Я же попытаюсь представить вам Грушинский, увиденный глазами человека, который уже несколько лет не был на Горе. Может быть, в заметках этих дёгтя будет больше, чем мёда, но в том не моя вина. Напротив, мне бы не хотелось поддерживать ни один из двух противоположных и наиболее расхожих мифов: “Грушинский - это официозное мероприятие поклонников туристской песни” и “Грушинский - это большой бардак и массовая пьянка”. Полуправда, представляемая как истина - хуже, чем ложь. Я не претендую на истину, но, может быть, те аспекты Грушинского, что описаны здесь, послужат для кого-то недостающим звеном, позволяющим связать противоречивые представления о фестивале, и увидеть его целостным живым организмом, уникальным культурным и общественным феноменом и - в общем - моделью нашего прекрасного, ужасного и очень непростого мира, в котором есть и добро, и зло. Грушинский - зеркало души российского человека, и душа эта - живая.

Железная лестница, украсившая накануне Грушинского знаменитую Гору, вызвала немалый резонанс, причём, если главные нарекания она вызвала у лесников, то организаторы фестиваля утверждали, что ими двигали именно экологические мотивы - предотвратить дальнейшее разрушение склона. С этим, пожалуй, стоит согласиться: лестница – меньшее из зол, ибо опоры вбивались в уже протоптанную дорогу, а толпы на Грушинском с каждый годом становятся всё больше, и поделать с этим ничего нельзя. С другой стороны, малоэстетичного железного монстра, впившегося в склон множеством лап, можно считать символом окончательного триумфа цивилизации над “Грушей” (мне лично жаль восхитительно корявой высохшей сосны, спиленной при строительстве).

Когда я беседовала - по другому поводу - с заместителем прокурора Самарской межрайонной природоохранной прокуратуры Валерием Владимировичем Крутских, при упоминании Грушинского в голосе его зазвучала настоящая боль: окрестности фестивальной Поляны - это места, где прошло его детство; где мальчишками излазан каждый склон, каждая земляничная полянка, каждая протока - всё, что теперь нещадно затаптывается, заваливается мусором, загаживается людьми, приезжающими сюда на несколько дней в году. Удивительно, но факт - Поляна на удивление быстро заживляет свои раны: каждый год за несколько дней до Грушинского в траве созревает луговая клубника, цветут на склонах тимьян и нежные ирисы, а осенью под деревьями, где пару месяцев назад яблоку негде было упасть от палаток, вылезают на свет красноватые губчатые моховички. Другое дело, что неповторимый облик её, какой она была ещё тридцать лет назад, ушёл, и ушёл безвозвратно... Жёлтая проплешина Горы среди зелёных склонов узнаваема издалека даже месяцы спустя после фестиваля, и ежегодные работы по озеленению и террасированию её, быть может, остановят процесс разрушения, но не вернут ей первозданного вида.

В этом году к экологической акции - посадке именных деревьев на склоне - присоединились многие гости Грушинского, но не меньше здесь и тех, кто живёт по дурно понятому принципу “Человек - царь природы” (см. фильм “Не стреляйте в белых лебедей!”). Когда внезапно налетевшая гроза “смыла” с грушинского пляжа основную часть загорающих, песчаная полоса вдоль берега напоминала дорогу, на которой столкнулась колонна мусоровозов. Уборка Поляны и её окрестностей после фестиваля продолжается почти месяц; каждый год оттуда вывозятся десятки тонн мусора. Впрочем, кое-кому это даже идёт на пользу: в течение нескольких дней после Грушинского бомжи и наиболее неимущие жители Прибрежного и окрестных сёл собирают на месте брошенных лагерей оставленные продукты, разрозненные пары обуви, выброшенные и забытые вещи и, разумеется, стеклотару.

Решить проблему мусора (а также порядка на фестивале) можно было бы, наверное, только одним способом - отсеять праздную публику. Если для истинных поклонников авторской песни, приезжающих с Украины, из Мурманска или с Камчатки, дорога представляет определённую проблему - к поездке готовятся, на неё выкраивают деньги, - то для жителей Самары и Тольятти всё очень просто - садись в выходной на электричку и приезжай... Избавиться от любителей надраться на природе можно, наверное, тоже одним путём - убрать с фестиваля все признаки цивилизации и комфорта, и в первую очередь - торговые ряды (кроме торговцев туристским снаряжением и кассетами). Что при нынешней раскрученности фестиваля, увы, абсолютно нереально. (Опять всплывают в воображении варианты двух разных Грушинских: нормального и “попсового”, с шашлыками, дискотеками и эстрадными звёздами, выступающими на Гитаре. Экологической проблемы это, конечно, не решит, но... ).

- ...Привет!

- Привет!.. Вы где стоите?

- Мы на протоке. А вы?

- Рядом с Ульяновском, налево от “Пеньков”... Пройдёте мимо Уральска и, не доходя до туалета, сразу направо. Там ещё флаг висит, из старых джинсов...

- ... Где военно-морские свинки. Только не тот проход, что в прошлом году, там сейчас эмчеэсники перегородили, а раньше, где паук...

- ...на Втором, где Город Мастеров...

- ...за кришнаитами, не доходя до нудистского пляжа...

- ...лиловый тент с двумя байдарками...

- ...А вот в прошлом году в Саянах...

- ...Полярный Урал...

- ...по трассе, из Минска в Тюмень...

- ...на второй эстраде, в два часа...

- ... “Белая гвардия”...

- ...Гейнц и Данилов...

- ...мы с Димкой и Генычем...

- ...из политеха. А ещё Оксанка, Славка и Игорёк...

- ...сын родился... Никиткой назвали...

Жарко. Очень жарко. Полуденное солнце яичницей запекается в раскалённом небе. Вода в озере взбаламучена сотнями кишащих в ней тел. У скважины - длинные хвосты с вёдрами и канистрами, у цистерн с квасом и палаток с минералкой и кока-колой на ярмарке - тоже очереди. Жизнь в лагерях замирает, разомлевшие толпы вяло фланируют с пляжа на торговую поляну и обратно, понтонный мост гулко дрожит под тысячами кроссовок, сланцев и босых ног. На некоторых эстрадах из-за жары даже сделали перерывы в концертной деятельности - тяжело и слушателям и выступающим. Скорее на Волгу, чтобы, пулей пролетев по горячему песку, пробившись сквозь мутный “супчик” из купальщиков возле берега, уплыть на остров…

...Ух! Простор. Только здесь (да ещё ночью на пляже) ощущается, как они рядом - Волга и Жигули. Напротив – лесистые горы с белой проплешиной Богатыря и свежий ветер с запахом лета и реки, раздувающий паруса яхт, ленивыми галсами прошивающих фарватер. Чайка парит над волной, ложась крыльями на потоки ветра, то вдруг, срываясь, падает вниз и вновь взмывает - с рыбёшкой в клюве. Чистый песок скрипит под ногами, коричневые от загара мальчишки бегают по отмели, сверкая отмытыми пятками... Мальки шныряют над ребристым, как стиральная доска, песчаным дном мелководья…

Хорошо!…

Одно из воспоминаний о Грушинском годичной давности, когда по радио объявили, что вечером у Чайханы состоится карнавал, на котором будут награждаться те, что придут в маскарадных костюмах. Весть эта была с энтузиазмом воспринята в самарско-тольяттинском лагере любителей ролевых игр, где я имею обыкновение стоять, и мы спешно начали собираться, предвкушая произведённый нами фурор (среди традиционных рыцарей в кольчугах и дам в средневековых нарядах в нашей компании выделялись два человека в древнегреческих хитонах). Каково же было наше удивление, когда на поляне перед Чайханой мы обнаружили толпу ликующих тинейджеров, а на эстраде - энергичного ди-джея, дирижировавшего ею под бодрую музычку (что-то вроде “Руки вверх!”, я их плохо различаю) и поздравлявшего всех почему-то с Новым годом.

Мы стояли как оплёванные. “Я знаю, они празднуют окончательное опопсение Грушинского”, - грустно заметил кто-то...

В этом году, правда, дискотеку весьма разумно перенесли на пляж, но начало было положено. Чужими на этом празднике жизни почувствовали себя не только мы, но и другие, кто приезжает на “Грушу” ради самого фестиваля, а не только оттянуться и “побухать” на природе. Когда критическая масса людей, пришедших со своим уставом в чужой монастырь, перевешивает тех, для кого, собственно, этот монастырь создавался, последним остаётся уйти в катакомбы или жить по чужим правилам. Как-то на Грушинском, когда мы с двумя приятельницами отвергли домогательства неких уже весьма “тёплых” джентльменов, желающих продолжить веселье в дамском обществе, то услышали удивлённое: “Ну вы, девчонки, какие-то странные! Праздник - он же для всех, а вы как будто сами для себя!..”.

...Ночь на “Груше” – время наибольшего оживления. Народ, днём одуревший от жары, постепенно сползается из палаток и с пляжа и начинает готовить ужин и тусоваться. Между деревьями ползёт синий удушливый дым, от которого першит в горле и щиплет глаза. Над “Бродвеем”, в электрическом свете, перемешанный с висящим над толпой матом, он кажется особенно гнусным. Дым и мат – отвратительная изнанка Грушинского, его уже даже не карнавальная амбивалентность… В дыму инфернально-ядовитыми огоньками загораются фосфорные “светляки” – пластиковые трубочки, заполненные разноцветной светящейся жидкостью, которые можно, согнув в виде браслета, надеть на руку, или собрать из них ожерелье или обруч на голову. Утром эти трубочки будут валяться повсюду, безобидные и вяло-бесцветные, как отработанные презервативы.

Мы сидим у костра тесной кучкой – те, кто не принял светящегося начертания на чело и на руку. В соседнем лагере под расстроенную гитару уже в пятый раз орут “Всё идёт по плану”, с другой стороны ностальгически звучит какая-то трогательная попса советских времён, и мы - как Робинзоны на нашем островке, маленьком кусочке Вселенной. Весь Грушинский превращён в такой вот архипелаг в море безбрежного хаоса, где, чтобы доплыть от острова к острову, требуется преодолеть сотни метров не приспособленного для жизни пространства, выдержать ломящуюся в уши гнусь и слепящие вспышки карманных фонариков, увернуться от нескольких валящихся прямо на тебя пьяных тел и наконец, нырнув под полог ветвей, достичь твёрдого берега, где горит костёр, и под тентом, натянутым высоко между деревьями, уютно светит газовая лампа. Здесь нет чужих: чужие забредают случайно и, постояв в недоумении, уходят. Кто остаются – те свои.

Ирина Коровина, литератор из Тольятти, одна из организаторов эстрады “Летучий голландец”:

- Такое разделение вполне естественно. Гора - это шоу, официальное мероприятие, которое транслируется по телевидению, по Интернету, и задача человека, который выходит туда - спеть песню, которая понравится тысячам зрителей, поэтому он не может позволить себе экспериментировать. С другой стороны, для нормального творческого человека гораздо важнее удовлетворить свои творческие амбиции, чем “раскруточные”. При том потоке, который проходит через отборочный конкурс, невозможно услышать автора. Здесь поют люди, которых интересно слушать, причём каждому отводится не менее двадцати минут. Мы проводим творческие мастерские, прослушиваем людей, которые хотят участвовать в наших программах. Если у человека совсем всё плохо и с текстами, и с музыкой, я считаю, говорить ему об этом неделикатно и не нужно, а если он просто в начале роста, говорим: тут и тут у тебя не так, ты ещё не вырос для сцены, надо поучиться. Это обычная творческая работа...

“Ты сам свой высший суд”, - писал в своё время Пушкин. Но любой творец, при всей своей самодостаточности, нуждается в среде близких людей, общение с которыми вдохновляет; где тебя понимают и любят, где можно развиваться, расти, тянуться вверх, поднимая планку всё выше и выше. И такой благодатной средой Грушинский становится не только для авторов и исполнителей собственных песен. Грушинский - это место, где может найти “свою компанию” практически любой человек, где помимо туристов и поклонников авторской песни собираются люди самых разных интересов: яхтсмены, дельтапланеристы, художники, этнографы, собаководы, толкиенисты (в этом году впервые за несколько лет на Грушинском не было рыцарского турнира - просто никто не взял на себя заботы по его проведению), неформалы всех мастей. Уже несколько лет на “Втором канале” действует “Город Мастеров”, организованный новокуйбышевскими энтузиастами, где любой желающий из числа взрослых и детей может впервые взять в руки стамеску и вырезать что-либо из дерева или слепить из глины. Разумеется, активно используют грушинскую аудиторию и представители различных религиозных течений: давно и прочно обосновавшиеся там кришнаиты, сайентологи (в прошлом году основным компонентом мусора на Поляне были их листовки), а также представители нового направления г-жи Пеуновой (я лично на их стенде на почётном месте видела фотографию Саи Бабы - “чудотворца” и “лжехриста” из Индии).

Священник Артемий Скрипкин из храма Св. Апостолов Петра и Павла при государственном педагогическом университете Санкт-Петербурга:

Не обошлось без маленького инцидента - во время традиционного шествия, которое устраивают кришнаиты в честь праздника Колесниц, процессия вдруг свернула с главной дороги и направилась прямиком к православному лагерю, где в этот момент находилась ваша покорная слуга, поэтому передаю взгляд очевидца. Остановились рядом и начали приплясывать и петь “Харе Кришна”. Мы понаблюдали, потом тоже решили спеть. Своё. После пасхального тропаря “Христос воскресе из мертвых...” кришнаиты развернулись и удалились в направлении своего лагеря.

...Раннее, раннее утро понедельника после бессонной ночи. Последний взгляд с Горы на полуопустевшую Поляну, подёрнутую дымкой, с пожелтевшей примятой травой. Жаль, что всё это так быстро кончилось...

Я ещё вернусь, Грушинский!..