В давние времена, сказывают, жил в наших краях воевода, и была у него дочь-красавица. Мать у девочки умерла, а жизнь воинская, сами знаете, какая: походы да сражения, - вот и воспитал отец дочку, как парнишку, обучил ее всем видам ратного искусства, какими сам владел. С малых лет она всюду была рядом с отцом, а когда выросла и еще краше стала, начали к ней свататься один за другим витязи из отцова войска. Но никто из них не люб был красавице, ибо видела она в них только товарищей боевых, в ратных подвигах закаленных, и, хотя любила всех, как братьев, предпочтения никому отдать не могла.

И начался тогда промеж витязей раздор. Пуще недруга тоска любовная войско одолела. Запечалился, закручинился воевода, а затем, рассердившись, позвал к себе дочь и велел ей выбрать себе супруга, чтобы раз и навсегда положить конец раздору между воинами.

Молча выслушала его девица и, выслушав, сказала:

- Твоя воля, батюшка. Только негоже, если жена будет над мужем верх держать, а потому дозволь и мне выставить условие: кто победит меня в честном поединке, с тем и под венец пойду!

- Что ж, пусть будет так! - согласился отец и объявил волю дочери ратникам. Приободрились молодцы, ибо каждый из них думал, что уж он-то легко сладит со строптивой девицей. Да не тут-то было. Уж они и копья в цель метали, и диких коней укрощали, и на мечах рубились, - ни в чем молодая богатырша не уступала закаленным в боях мужам. А где не силой, там быстротой и ловкостью брала.

Как взглянула девица в его ясные очи цвета блескучей стали и словно очнулась. Сердце горячая боль пронзила, и меч выпал из внезапно ослабевшей руки.

- Твоя взяла, - говорит, - добрый молодец. Покорил ты меня не сталью булатной и силой богатырской, а ясной душой и взглядом соколиным. Не хочу я отныне быть богатыршей, хочу быть тебе верной женой и ласковой подругой до конца дней своих!

И с этими словами подошла она к рыцарю и на глазах у всех крепко его поцеловала.

Долго бродили они, держась за руки, по лесам и волжским кручам, пока в стане воинов шли приготовления к свадьбе, и говорила ему девица о своей любви. Но чем ярче разгорался румянец на щеках богатырши, чем нежней становился взор ее, обращенный к суженому, тем мрачнее становился молодец, тем ниже клонил он голову, словно одолеваемый какой-то тяжкой думой. И когда поднялись они на вершину кургана, остановился он и молвил:

- Добился я того, чего искал, но нет в моем сердце радости. Много девушек в разных краях желали отдать мне свою любовь, но, знать, не к ней стремился я, выходя на поединок с прославленной богатыршей. Прощай, красная девица! Не дорого мне, воину, то, что дается без боя!..

И с этими словами вскочил он на своего коня и уехал. Долго смотрела ему вслед девица. А когда день стал клониться к закату, тихо вернулась она к себе в шатер, собрала котомку и ушла одна в горы Жигулевские. Никто с тех пор ее не встречал, только одни говорят, что отправилась она искать жениха своего, северного витязя, другие - что просто так решила с горя в чащобе сгинуть, а кое-кто - что к отшельникам жигулевским подалась, успокоения душевного у них искать. Правда это или нет, не знаю, только есть на этот счет другая история...

Богатырша та, от которой жених отказался, в жигулевских лесах не сгинула. Нашла в каменном склоне сухую пещеру, пол душистым папоротником устлала, а вместо двери рогожу повесила, из липового лыка сплетенную. В уголок на выступ образ Божьей Матери поставила, лампадку под ним засветила и стала жить отшельницей, усердно молясь Заступнице, Христу-Господу и всей Пресвятой Троице. Долго жила она так, пламенный дух свой смиряя постом и молитвами, пока однажды, прослышав о молодой и пригожей отшельнице, не пришли к ее пещере разбойники. То ли просто попугать решили, то ли и впрямь что нехорошее замыслили - не знаю. Встали у пещеры, а внутрь заходить боятся, друг перед другом хорохорятся.

- Выходи, - кричат, - Христова невеста! Принимай земных женихов!..

Ну и всякие другие непотребства, кои приводить перед вами не решаюсь. Расходились, вот-вот уже рогожу, вход прикрывавшую, сорвут. Поняла отшельница, что не помогут тут ни уговоры, ни увещания, взяла в углу посох свой дубовый и, держа его наперевес, как палицу, вышла перед разбойниками.

Вышла, а за ней из глубины - свет немыслимый, неземной, для людского глаза нестерпимый. Ослепли разом все разбойники, на колени попадали, взмолились:

- Матушка, голубушка, прости нас, богохульников! Не ведали мы, что творили!..

Поняла тут девица, что понапрасну усомнилась она в Божьей защите, и, устыдившись, посох свой на землю бросила.

- Господь вас простит, - молвила и ушла обратно в пещеру.

Только сказала - прозрели разбойники. Тихо поднялись они с колен и неприметными звериными тропками, не сказав друг другу ни слова, разбрелись в разные стороны.

Что с ними дальше стало - неизвестно. Только говорят, появились с тех пор в жигулевских лесах новые отшельники. И по Соку их было много, и по Усе. Великие чудеса стали в наших краях твориться.

А свет этот и по сию пору иногда люди видят. Иные и сами стремятся, только все чаще принимают за него блуждающие огоньки. Они, огоньки-то, на то и созданы, чтобы в дебри людей заманивать и в болотной трясине топить. Только сказывают, кто свет этот хоть раз в действительности узрит и душою переменится, того никакие болотные огоньки не обманут.